"Я из небесного места на земле - я из Себежа "
(по материалам газеты " Призыв " )
Обычный Себежский парнишка
Шагнувший в жизнь из ФЗО —
Пустой карман, под мышкой книжка
И больше, вроде, ничего
Но всем известно нам от века —
Душа с любовью пополам —
Вот то мерило человека,
Вот, что всего дороже нам
Земля родная одарила
Его прекрасною душой,
Талантом щедро наградила
И в мир отправила большой
Он в мире том не затерялся,
Он зазвучал, и мир признал,
Народ и плакал, и смеялся,
Когда Зиновий выступал
Умел он тронуть нашу душу,
Умел зажечь и взволновать,
Когда же враг покой нарушил,
Ушел Отчизну защищать
Старлей-сапер себя Отчизне
Он смело честно отдавал
Был ранен, но вернулся к .жизни
Театр вновь его позвал
И куклы вновь заговорили
Его смешливым говорком
Такого мы его любили,
Гордясь достойным земляком
А Паниковский незабвенный —
Шедевр советского кино
И в памятнике воплощенный
Стоит он в Киеве давно
Мы — себежане не забудем,
Он наш останется навек.
Всего себя он отдал людям
Прекрасный чудный человек
Л. Борисова.
Наша газета писала о том, что под эгидой ЮНЕСКО ведется разработка проекта по созданию памятника нашему знаменитому земляку великому артисту Зиновию Гердту и увековечению его имени в названии парка. Творческая группа этой организации приезжает в конце июня для согласования проектов с администрацией района.
В 2003В 2003 году вышла в свет книга "ЗЯМА — это же Гердт!" Во вступительном слове к этому изданию его редактор Я.И. ГРОЙСМАН пишет:
"Зиновий Гердт был не только замечательным актером, но для многих — воплощением чести и достоинства, мудрости и остроумия, истинно мужской привлекательности. Как мог уроженец местечка, по образованию слесарь-монтажник, из-за тяжелого фронтового ранения укрывшийся за ширмой кукольника, не обладавший "звездной" внешностью, достичь артистической славы и стать предметом всеобщей, поистине всенародной любви? Об этом рассказывают люди разных поколений и профессий, бывшие с Гердтом на протяжении многих лет. А представляет их читателю жена и друг З.Е. Гердта — Татьяна Александровна Правдина".
Прочитав эту книгу, в воспоминаниях его друзей находишь немало рассказов о том, как Зиновий Гердт относился к своей малой родине, как он любил Себеж. Хочется предложить вниманию наших читателей выдержки из этой книги.
Эльдар РЯЗАНОВ в начале сентября 1996 года снял телевизионную передачу о своем друге к его восьмидесятилетнему юбилею. Впоследствии это интервью с народным артистом показали по первой программе. Несмотря на то, что Гердт был уже неизлечимо болен, телевизионная беседа была очень живой и насыщенной информацией. Рязанов пишет: "Моим собеседником был умный, ироничный, тонкий, веселый, легкий, блестящий человек". И далее приводит запись "дружеской "болтовни":
" - Зямочка, скажи мне, пожалуйста , такую вещь. Все ведь думают, что ты — прирожденный интеллигент, элитарная, так сказать, кость, голубая кровь, артист, друг многих известных кумиров нашего века. А никто ведь, по сути дела, и не знает, что ты просто-напросто фэзэушник. Пролетарий. Ты осуществил типичную американскую мечту. Или, если хочешь, советскую. Ты selfmademan — человек, который сам себя сделал. Из простых рабочих стал знаменитым артистом. Вот расскажи о семье, о родителях, о том, как все началось...
— Родители Понимаешь, папа был удивительный человек Ортодоксальный еврей. Ходил в синагогу
— А в каком городе это было?
— В Себеже. Это маленький городок на границе России и Латвии.
— А сейчас он где?
— В России. Через 13 километров Зилупе, уже Латвия, потом Резекне. В Себеже жило 5000 человек.
Эти 5000 разделялись примерно на три равные части и три конфессии.
Был замечательный православный храм, на горке. Его потом взорвали.
Не немцы
— Кто бы это?
— Да, кто бы это? Была синагога, такая деревянная, обшарпанная, но синагога
— А ее не взорвали?
— Нет. Фашисты сожгли. Они сожгли и все еврейское население, которое не успело убежать. Это я знаю.
— А третья религия?
— Третья — польская. Костел и польская община. Мы, мальчишки, знали все три языка. Можешь себе представить, я идиш знал! Мог на писать письмо на идише. Даже стихи какие-то опубликовал в местной газете по поводу коллективизации. Мне было лет тринадцать. Стихи восторженные, конечно...
— Если мы вспомним произведения Шолом-Алейхема, который описывал еврейские местечки, это похоже?
—Нет, потому что у Шолом Алейхема — мононациональные местечки. А тут было трехнациональное...Так об отце. Притом, что он был очень набожный, у него была какая-то природная русская грамотность и каллиграфический почерк. Ему бы писать на банкнотах. Знаешь' банковские билеты
— Но писали, увы, другие.
— Да. Писали другие. Больше никаких не было знаний. Он был мелкий служащий. То здесь, то там, какое-то было "Заготзерно". Он ездил по деревням, заготавливал какие-то вещи. Был нэп. Он брал подряды, брал у местных лавочников деньги и ездил в Москву за товаром для них. В одну из таких поездок он взял меня. И на Сухаревском рынке разрезали ему пиджак и выкрали всю сумму денег, которую ему надавали. И он был в долгах. Никто не подвергал сомнению, что его обчистили, но долг ему не простили. И он всю жизнь был в долгах.
— Сколько вас было детей?
— Четверо. Я последний.
— Кстати, Гердт — это фамилия или псевдоним?
— Это псевдоним. Точнее, это мамина фамилия. Мама, родив двух сыновей и двух дочерей, никаким образом не воспрепятствовала тому, что оба сына и обе дочери женились и вышли замуж за православных. Папы уже не было, он, вероятно, страдал бы.
Мама знала очень много русских стихов и романсов. У нас был прямострунный рояль, очень дешевый, и мама умела подбирать ноты и пела. Я помню ее романсы. Они сейчас не исполняются. Хотя имеют великую силу обаяния. "Дитя, не тянися весною за розой" Ты таких не знаешь, а я знаю
— Зяма, в Москве ты работал слесарем. Откуда появилась эта тяга стать артистом? Как это произошло?
— Это произошло не с кондачка и не спонтанно Дело в том, что у нас в школе, в Себеже, был директор господин Ган. Я участвовал в школьных кружках. Единственную склонность, которую Ган во мне обнаружил, он записал в аттестате:" имеет склонность к драматической игре". В меня это запало.
— Это называется "Ган в руку".
— Да, можно сказать, "Ган в руку". Склонность к драматической игре, думаю, возникла от чтения стихов. У меня была тяга ко всему на печатанному в столбик.
— Это потому, что ты был ленив. Запоминать длинные строчки труднее, чем короткие.
— Стихов в голове было всю жизнь очень много. Но я тогда не читал вслух даже дома, тем более публично, только про себя. И ночью , перед сном, читал. Запоминал очень легко.
Зяма часто вспоминал своего школьного учителя литературы, привившего ему любовь к поэзии. Отчасти и эта любовь к стихам сближала нас: Пушкин, Лермонтов, Блок. Маяковский, Багрицкий..."- пишет самый давний друг Зиновия Гердта Исай КУЗНЕЦОВ.
Матвей ГЕЙЗЕР посвятил Гердту эссе "Какие наши годы! Или объяснение в любви". В нем он рассказывает:
"Я подарил Зиновию Ефимовичу свою книгу "Соломон Михоэлс". Он не скрыл своей радости по этому поводу. Поблагодарил, погладил книгу. Обещал позвонить после прочтения и сдержал свое слово. Не буду воспроизводить нашу беседу, замечу лишь, что Зиновий Ефимович сказал: "Знаете, когда я читал в вашей книге страницы о детстве Зускина, мне показалось, что вы писали обо мне. Я в детстве, как и Зускин, разыгрывал своих знакомых, делал это с особым удовольствием, и кажется, достаточно мастерски. Не думал, но в глубине души очень хотел этого... И знаете, что еще интересно, — я ведь родился в Себеже. Это недалеко от Витебска и Паневежиса, где прошло детство Шагала и Зускина. Когда-то наш уездный городок Себеж даже числился в Витебской губернии".. Я едва сдержал свое желание подробнее расспросить Зиновия Ефимовича о городе его детства и еще о многом. Но сдержался. Договорились, что обязательно встретимся. "Какие наши годы!" — бодро сказал Зиновий Ефимович...
Одна из встреч состоялась 7 мая 1994 года на приеме по случаю Дня независимости Израиля. В этот вечер мне повезло — я беседовал с Гердтом дольше обычного. Попросил разрешения брать у него интервью " в рассрочку" — по пять минут в течение многих лет. "Вы самый неназойливый журналист из тех, кого я знаю", — пошутил Зиновий Ефимович. Разговор был посвящен его детским годам. Родился он в бедной еврейской семье Фамилия его в детстве была Храпинович. Отца звали Эфроим. "Я не раз вспоминал его, когда играл Арье-Лейба в фильме "Биндюжник и Король". Не подумайте, что отец мой чем-то был похож на Арье-Лейба, вовсе нет. Мой отец был человеком небогатым, но уважаемым всеми. Когда и как я стал Гердтом? Именно с того времени, как пришел на сцену. Не мог же я оставаться Храпиновичем". И еще на этой "пятиминутке" рассказал мне Зиновий Ефимович о том, что в Себеже до революции и некоторое время после нее существовала еврейская гимназия, но его родной язык русский. Погромов не помнит. Рано уехал из дому... Часто вспоминал красоты вокруг Себежа —дивные озера, леса. Вместе с Татьяной Александровной они не раз туда ездили. "Жизнь прожил, а красоты такой больше нигде не встречал..." с грустью произнес Зиновий Ефимович."
Режиссер Валерий ФОКИН восхищался его отношением к людям:"Когда он (совсем немного) вспоминал о своих родителях, то говорил с таким придыханием.. Он был таким восхищенно-свободным, прямо радостно дышащим, когда мы несколько раз заезжали в город Себеж, где он родился... Опять же — такого отношения к своим родителям, такой светлой памяти (натурально светлой, а не из чувства долга), я уверен, в нынешнем поколении днем с огнем не сыщешь.
Для Гердта чужой человек мог стать ближе родственника. Он влюблялся в людей, и для этого человеку не надо было совершать какого-то грандиозного поступка. Для того, чтобы Гердт влюбился в кого-то, достаточно было сделать какую-то очень простую вещь, но сделать ее честно. осмысленно, бескорыстно. Например, посадить прохожего, которому стало плохо на улице (и которого по привычке все приняли за пьяного), к себе в машину и отвезти его в больницу. Вот такой поступок мог сразу приподнять человека в глазах Герда, многое объяснить. . Другой бы кисло скривился: "Подумаешь... Захотел — поднял человека, захотел — прошел мимо... Ну. посадил, ну, отвез... В конце концов это его личное дело — сажать к себе в машину первого встречного...". Другой бы прошел мимо. А для Гердта такой поступок был знаком талантливости. Талантливости не творческой, а человеческой."
А вот что сказала вдова артиста Татьяна Александровна ПРАВДИНА-ГЕРДТ, узнав о желании себежан увековечить его память:
"Когда кто-нибудь, восхищаясь Гердтом восклицал: "Да откуда Вы такой замечательный!" он с гордостью говорил: "Мне повезло, я из небесного места на земле — я из Себежа!".
Вскоре после нашей женитьбы, как только представилась возможность, он повез меня туда, все показывал и рассказывал. Рассказывал о маме, папе, о необыкновенном учителе русского языка, который приобщил его на всю жизнь к поэзии. Естественно, я тоже влюбилась в ваш город, и, потом, много раз, когда мы ехали в Прибалтику, вместе с друзьями и внуком, навещали Себеж.
Поэтому, когда я узнала, что себежане решили воплотить в жизнь и оставить детям и внукам память о своем земляке, я была необыкновенно тронута и благодарна.
Он, правда, поверьте, был не только хороший артист, но и замечательный человек!"